Питер – великий город
Наверное, только Питер рождает настоящую интеллигенцию… Время идёт, но эта незримая питерская преемственность всё также жива… Как сложно описать питерского интеллектуала… ещё сложнее описать сам Питер, серый самородок талантов… Недавно до меня дошло, где был благословлён Лермонтов…
Сегодня наткнулся в ЖЖ:
«…Огромный зал. По нему, в тесноте, порхают и кружатся около тысячи интровертов. Их сложно отличить друг от друга – у всех хорошие, чуть грустные лица, впрочем, вспыхивающие радостью от душевной общности с окружающими соратниками. Интроверты навзрыд общаются. Доносятся слова и фразы: «ранимость», «мы любим разговаривать, но не так, как эти», «любим людей, но не вот этих вот, а других», «мы много думаем, грезим, мечтаем», «умеренная мизантропия», «толпа», «индивидуализм»…»
И в таком духе… Иногда в текстах автора есть некоторый крайний нигилизм, хотя в целом безобидный… и далее бессмысленность, бессмысленность всего, бессмысленность жизни…
отсюда и появляется «Сверхтерпение» (название журнала).
Нигилизм, тоска, отсутствие смысла и рождает эту драму.. Бессмысленность рождения, бессмысленность смерти.. Тут вспоминается и Блок «Ночь, улица, фонарь, аптека…» — унылая будничность, обречённость, тем не менее, несущая в себе намного более высокое настроение, которое сложно описать в конкретных формулах.
Цой
Я смотрю в календарь, я знаю, что скоро зима.
Наша улица на глазах меняет цвета.
За решёткой жёлтой листвы я вижу птиц.
Моя двадцатая осень сводит меня с ума.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком длинна.
Я люблю этот город, но зима здесь слишком темна.
Я люблю этот город, но так страшно здесь быть одному,
И за красивыми узорами льда мертва чистота окна.
Фонари за окном горят почти целый день.
В это время я не верю глазам, я верю часам.
И теперь я занят только охраной тепла.
Вот ушёл ещё год – сколько останется нам?
Гребенщиков
Между тем, кем я был, и тем, кем я стал,
Лежит бесконечный путь.
Но я шёл весь день, и я устал,
И мне хотелось уснуть.
И она не спросила, кто я такой,
И с чем я стучался к ней.
Она сказала: «Возьми с собой
Ключи от моих дверей».
Между тем, кем я стал, и тем, кем я был –
Семь часов до утра.
Я ушёл до рассвета, и я забыл,
Чьё лицо я носил вчера.
И она не спросила, куда я ушёл,
Северней или южней.
Она сказала: «Возьми с собой
Ключи от моих дверей».
И я трубил в эти дни в жестяную трубу,
Я играл с терновым венцом.
И мои восемь струн казались мне
То воздухом, то свинцом.
И десяткам друзей хотелось сварить
Суп из моих зверей.
Она сказала: «Возьми с собой
Ключи от моих дверей.»
И когда я решил, что незачем петь,
Я стал молчать и охрип;
И когда я решил, что нет людей
Между свиней и рыб;
И когда я решил, что остался один,
Мой джокер средь их козырей,
Она сказала: «Возьми с собой
Ключи от моих дверей.»
Цой и Гребенщиков режут. Если сравнить их с Никольским,
хотя он, безусловно, талантлив, но у него просто лирика –
Я сам из тех, кто спрятался за дверью,
Кто мог идти, но дальше не идёт,
Кто мог сказать, но только молча ждёт,
Кто духом пал и ни во что не верит.
Моя душа беззвучно слёзы льёт.
Я песню спел, она не прозвучала.
Устал я петь, мне не начать сначала,
Не сделать первый шаг и не идти вперёд.
Я тот, чей разум прошлым лишь живёт.
Я тот, чей голос глух и потому
К сияющим вершинам не зовёт,
Я добрый, но добра не сделал никому.
Я птица слабая, мне тяжело лететь
Я тот, кто перед смертью еле дышит.
И как ни трудно мне об этом петь,
Я все-таки пою, ведь кто-нибудь услышит.
Несмотря на бОльшую простоту текстов Цоя, его размах шире, чем у остальных … Меньше текста, меньше буквальности и больше поэзии, хотя внешне всё очень просто – сигареты, босые ноги и бессмысленность, беспощадность жизни, и лишь иногда, проскакивает, как искра, мечта о чём-то высоком, которое, безусловно, не находится здесь.
Например, «Троллейбус»:
Моё место слева, и я должен там сесть,
Не пойму, почему мне так холодно здесь?
Я не знаком с соседом, хоть мы вместе уж год.
И мы тонем, хотя каждый знает, где брод;
И каждый с надеждой глядит в потолок
Троллейбуса, который идёт на восток.
Все люди – братья, мы – седьмая вода,
И мы едем, не знаю, зачем и куда.
Мой сосед не может, он хочет уйти,
Но он не может уйти, он не знает пути;
И вот, мы гадаем, какой может быть прок
В троллейбусе, который идёт на восток.
В кабине нет шофёра, но троллейбус идёт;
И мотор заржавел, но мы едем вперёд,
Мы сидим, не дыша, смотрим туда, где
На долю секунды показалась звезда.
Мы молчим, но мы знаем, нам в этом помог –
Троллейбус, который идёт на восток.
У БГ «Иван Бодхидхарма»:
Иван Бодхидхарма движется с юга
На крыльях весны;
Он пьёт из реки,
В которой был лёд.
Он держит в руках географию
Всех наших комнат,
Квартир и страстей;
И белый тигр молчит,
И синий дракон поёт;
Он вылечит тех, кто слышит,
И, может быть, тех, кто умён;
И он расскажет тем, кто хочет всё знать,
Историю светлых времён.
Он движется мимо строений, в которых
Стремятся избегнуть судьбы;
Он легче, чем дым;
Сквозь пластмассу и жесть
Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья
Там, где мы склонны видеть столбы;
И если стало светлей,
То, видимо, он уже здесь;
Он вылечит тех, кто слышит,
И, может быть тех, кто умён;
И он расскажет тем, кто хочет всё знать,
Историю светлых времён.
Всё это Питер, и наши дни, и прошлое и все те же реальные герои Лермонтова, которые не находят смысла ни в чём…
Питер – великий город, но великий не размерами, не могуществом экспансии, как еще один мегаполис материализма, Питер велик тем, что своей, в чем то тяжелой атмосферой, родит столько талантов. Талантов всегда мало, но собой они освещают многое… Они дают свет, свет, что ничего тут хорошего не будет и свет единственной далекой звезды истины. Ну, и… Питер, старый Питер, обшарпанный, вечно полуспящий, в сырости, с какой-то застывшей в воздухе тишиной дворов-колодцев, бесконечных проходных, тоннелей ведущих в никуда…
Наверное только там, в какой то внутренней борьбе за существование, появляются настоящая интеллигенция и настоящие интеллектуалы… И даже те, кто не родились там, могут проникнуться… что сегодня я снова обнаружил, читая ЖЖ… уникально … ушли те времена, но традиция не нарушена, город бережёт свои тайны и одаряет ими тех, кого хочет.
Mr. Wednesday